Читать книгу - "Цена вопроса (сборник)  - Альбина Нури"

Мама прижимала её голову к своей груди, целовала в макушку и что-то говорила – теперь уже не вспомнить, что именно. Однажды Карина почувствовала, как ей на лоб упала тёплая капля, она подняла голову и обнаружила, что мама плачет. Никогда раньше Карина не видела, чтобы кто-то из взрослых плакал. Она так растерялась, что тоже заревела.

Потом, когда Карина стала чуть старше, она спросила отца, почему мама тогда плакала – ей было больно? А папа ответил, что нет, она рыдала вовсе не от боли. Маме было страшно.

– Она боялась умирать? Умирать страшно? – с детской прямотой поинтересовалась Карина.

Отец помолчал минутку, а потом ответил:

– Нет, дочь, я думаю, пугает не смерть сама по себе. Мама ведь просто ушла в иной мир. Люди не исчезают бесследно – они уходят туда, где мы уже не можем их видеть. Но они видят тех, кто остался жить. Мама плакала, потому что очень боялась за тебя и меня. Ей было невыносимо оставлять нас здесь одних. Бросать.

Сейчас Карине двадцать три. Именно столько, сколько было маме, когда та умерла. Карина будет стареть, покрываться морщинами, седеть, горбиться, сохнуть или болезненно поправляться, а мама навсегда останется юной и прекрасной. Для неё земное время остановилось.

Папа часто говорил, что дочь очень похожа на маму, тоже Карину. Если сильно придираться, то сходства мало. У Карины-старшей были тёмные глаза и светло-русые волосы. А у Карины-младшей – наоборот. Волосы каштановые, глаза – серо-голубые. У мамы был правильный прямой нос, а у дочери – чуть вздёрнутый. Мама была рослая и фигуристая, Карина – невысокая хрупкая худышка.

Однако форма губ и разлёт бровей, овал лица и поворот головы, ямочки на щеках и ногти-лопаточки, манера заламывать левую бровь и привычка смеяться, запрокидывая голову, касаться пальцами лба, когда задумается, – всё то, что составляло облик Карины-мамы, с детальной точностью было воспроизведено в её дочери. Только вот характер совсем другой. В Карине-младшей никогда не было маминой лёгкости, общительности, простоты.

Как-то раз, будучи маленькой девочкой, Карина услышала, что называть дочь именем матери – плохая примета. Смертоносная. Мать отдаёт дочери свою жизнь и потому умирает молодой… Прибежала из школы вся зарёванная. Рыдала в голос и кричала, зачем папа и мама назвали её так?! Разве мало было других имён? Если бы они назвали дочь, например, Наташей, Светой или хотя бы Дариной, изменили одну-единственную буковку, то мама была бы сейчас жива! У неё тоже была бы мама, как у всех других детей!

Отец долго не мог успокоить дочь. Разве можно растолковать охваченному отчаянием и болью ребёнку глобальные вещи вроде Божьего промысла, судьбы, предначертания? Тем более если и сам нет-нет, да и усомнишься в справедливости мироустройства, при котором любимые жёны уходят так рано, оставляя мужей на руках с крошками-дочерями…

Папа у Карины был – каких поискать. Всю жизнь старался за двоих, пытался не просто быть отцом, но и заменить собой мать. Выслушивал дочкины секреты и жалобы, развеивал страхи, вытирал слёзы. Разучивал с ней песенки, заплетал косички. Готовил завтраки, обеды и ужины, помогал делать уроки. Давал советы, наказывал и хвалил. Ходил на родительские собрания и возил на отдых. Приучал к домашним делам и читал её стихи. Был другом, соратником, критиком, обожателем. Карина не мыслила себя в отрыве от отца.

Хотя, как в песенке поётся, «папа может всё, что угодно, только мамой не может стать». И Карина всегда тосковала по маме. Она практически не помнила её присутствия, но зато остро ощущала отсутствие.

Конечно, с годами привыкла к своему сиротству. Вернее, свыклась с ним, потому что привыкнуть к такому невозможно. Но в ней навсегда поселился страх потерять ещё и отца. Остаться совсем одной. Она слишком рано поняла, что близкого человека могут отнять у неё в любую секунду.

Карина любила отца глубокой, не рассуждающей, какой-то суеверной любовью. Как язычник, который с безграничной надеждой припадает к своему деревянному идолу. Папа с детства был для неё опорой и гарантом нормальности этого мира. Всё было стабильно, правильно и закономерно только при одном условии: отец находится в пределах досягаемости. Даже когда они отдалились друг от друга в прошлом году, отец всё равно – был. Просто был, и всё. Подними трубку – услышишь голос. Зайди в гости – увидишь.

И теперь, когда папы не стало окончательно, Карина ощутила жуткую, неисправимую пустоту. Она не представляла, как сможет приучить себя жить с нею. Это было похоже на ампутацию какой-то части души. Оторванная часть ныла и стонала, заставляя мучиться от фантомной боли.

После кладбища Карина, тётя Нелли и Азалия приехали домой. Туда, где Карина раньше жила с отцом, и откуда сбежала в съёмную хрущобу.

Поначалу вместе с Азалией собиралась и добрая половина её знакомых и родственников, но та заявила, что ей нужно «прийти в себя». Карина вдруг вспомнила, как на кладбище вдова внезапно заголосила, запричитала и сделала точно рассчитанную попытку броситься в раскрытую могилу. Несколько пар рук обхватили её, удержали, оттащили от края. Кто-то зарыдал, кто-то принялся совать ей в рот лекарство… Дешёвый спектакль.

Они втроём сидели на просторной кухне, пили чай, отогревались. Чай был так себе, жидковат. Зато к нему прилагались пирожные. Разумеется, не собственного производства, а из супермаркета. Азалия любила обильно поесть, но терпеть не могла готовить. А если и бралась, то получалось незнамо что. Поэтому отец готовил сам, у него это отлично получалось. Либо они покупали готовую еду.

Азалия своей кулинарной неумелостью гордилась, усматривая в этом признаки аристократизма. Каждый раз давала понять, что кастрюлями и сковородками гремят женщины попроще и поплоше. Замотанные и затравленные бытом тётки. Карина не раз слышала, как она произносит:

– Мясо, шоколад и коньяк – вот моя еда. И не надо часами у плиты стоять!

Сейчас она деловито, кусок за куском, укладывала в себя пирожные и запивала чайком. Смерть мужа, видно, не лишила её аппетита. Зрелище было почти неприличное, и Карину замутило. Она отвела взгляд.

Кухня, как и вся папина квартира, была отремонтирована в полном соответствии со вкусами новой хозяйки. Здесь теперь было броско, модно, стильно, современно, престижно, дорого… можно продолжить описательный ряд. Карине казалось, что она находится в салоне интерьеров. Или на съёмках сериала про жизнь богатых и знаменитых.

И всюду, на всех мало-мальски пригодных поверхностях, стояли свечи, свечки и свечечки. Большие и маленькие. Разноцветные, в тяжёлых подсвечниках и на изящных подставках. Ароматизированные, необычной формы, самые простые.

– Кариночка, ты теперь опять сюда переберёшься? – тётя Нелли совершенно по-отцовски сдвинула брови, так что между ними пролегла вертикальная складка. Сняла очки, и её глаза сразу стали казаться меньше, а лицо моложе.

Она не успела ответить, как вмешалась Азалия.

– А как же? Зачем деньги тратить. Которых и нет…

Деньги за Каринину квартиру платил отец. Кроме того, каждый месяц, с тех пор, как она поступила в институт, переводил на её карточку определённую сумму. И продолжал помогать деньгами до последнего времени. Её зарплаты хватило бы ровно на три недели проживания в съёмном жилище, при этом на еду, бензин и прочее уже не оставалось бы. Конечно, деньги на карточке пока были, тратила Карина немного, однако снимать жильё в сложившейся ситуации было непозволительной роскошью.